Читать книгу "Дом Соли [машинный перевод] - Светлана Владимировна Тараторина"

зубы, сомкнувшиеся под ее коленом.

— Нас атакуют! — раз закричала командирка, и площадь накрыло взрывами.

«Шейх-Эли должно быть пустым. Вспышки уничтожили все живое», — роилось в его голове.

Руки действовали быстрее разума. Целей было многовато. И все казались невозможными, абсурдными, слишком ужасающими, чтобы быть реальными. Из руин хлынули уроды, когда-то являвшиеся людьми. У некоторых было несколько пар рук, другие —

дополнительные головы, животные туловища, звериные кожу и когти. Они действовали быстро и жестоко — вгрызались в глотки, разрывали Братьев голыми руками и бежали дальше.

Однако больше всего поражали ходячие трупы. Эти существа еще сохранили человеческий облик, но их тела покрывали язвы, кожа свисала с пальцев длинными кровавыми соплями, глаза зияли черной пустотой. Слепые, разрушенные, они нападали так, словно это был последний приказ мозга, который тоже медленно превращался в слизь.

Монстры бросали камни и бутылки с зажигательной смесью. Талавир успел заметить, как несколько десятков неповоротливых чудовищ свалили с ног одного Брата.

Слева упали еще двое.

Талавир взбешенно стрелял, но чудовища не считались с шаром. Если кто-то и падал, то за ним последовали другие.

На груду камней выползла женщина с туловищем ящерицы.

Она хищно разинула рот и облизнулась длинным змеиным языком. Брат М-14 наставил на нее автомат, и это была ошибка. Талавир вскрикнул, предупреждая: М-14 слишком близко, если чудовище разорвет — заденет и его.

Талавир схватил камень и с криком бросил в чудовище. Пусть подползет поближе к нему. Чудовище лишь на мгновение остановило на нем взгляд, словно он был частью пейзажа, и развернулось к М-14. Винтовка в руках М-14 задрожала. Тот колебался только мгновение, а потом неожиданно наставил дуло на Талавира.

— Нет! Что ты делаешь? Это я! Твой брат!

М-14 выпустил очередь. Талавир почувствовал, что падает. Увидел, как засветилась женщина. Из-под ее лап вырвались искры, пульсирующее брюхо разорвалось, град камней накрыл все вокруг.

Он проснулся через несколько часов. А может, прошло несколько лет. Вокруг царила тишина. Перед глазами прыгали красные пятнышки, в горле колом стоял вкус соленого железа. С небом творилось что-то невероятное. Там, где должны быть звезды, разлилось розовое марево. Оно менялось, каждый раз складываясь в новые узоры, как северное сияние. Только здесь, в Киммерике, это было невозможно… А потом пошел снег. Причудливый бледно-розовый снег. Талавир чувствовал, как хрусталики садятся на него, прошивают кожу, врезаются в каждую клеточку. Проникая, они что-то в нем меняли. Талавир понял, что произошло с людьми Шейх-Эли.

Талавир не почувствовал страха или угрозы. Он даже попытался поймать

«снежину» языком и, к своему удивлению, почувствовал горький вкус соли. А потом — он мог поклясться — услышал голоса. И снова закрыл глаза.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

КАТАБАЗИС

Талавир. Свободное падение

— Эй, хабиби, ну-ну, милый, это только кошмар. — Чьи-то пальцы коснулись его плеча. Талавир едва удержался, чтобы их не сбросить. — Ну-ну-ну, — Руфь говорила с ним, как с ребенком. — Ты на Матери Ветров. Это просто еще один сон.

Лицо М-14 растаяло в маре сна, хотя привкус соли никуда не делся.

Знакомая вибрация никогда не спавших механизмов успокоила. Мать Ветров была старой подлодкой, теперь силой научного гения Гавена Белокуна парила над когда-то ароматными степями Киммерика, которые после Вспышек, после катастрофы превратились в засоленный мертвый Дешт.

Станция закряхтела. С низкого потолка побежала струя ржавчины. Они снова набирали высоту. Внизу началась очередная разрушительная буря. До Вспышек они были пылевыми, а теперь несли смерть — суйер, изменяющее и убивающее вещество.

Сквозь круглое грязное окно в маленькую комнату проникал серо-розовый свет, словно они действительно были под водой. Талавир потянулся.

— Ты действительно веришь, что эта махина когда-то ходила по дну океана?

— Да! Я тебе сто тысяч раз говорила. — Руф резко развернулась и заставила его втиснуться в бортик. Прикрученная к стене кровать была узкой для двоих. — После того, как наземную Матерь Ветров сожгли засоленные — пусть

Поединок сожрет их гнилые души! — Гавен Белокун молитвой заставил подлодку зависнуть в воздухе. Благодаря ему даже суер не имеет над нами достаточной силы. У нас еще пять минут. — Руфь кончиками пальцев коснулась его обнаженной спины, вероятно, считая, что каждый урок надо закреплять сексом. В прикосновении чувствовалась зависть к его идеальному, не подвластному мутациям тела.

Руфь маниакально боялась перемен, которые влек за собой суер. Она ошибалась. Несмотря на то, что Станция висела в воздухе, суер проникал даже сюда.

Через несколько месяцев пребывания на Матери Ветров волосы на голове Руфь сменились на голубые перья. Она говорила: «Это лучше, чем жрать мертвечину или остаться без кожи, как некоторые мутанты внизу. А изменения после первой дозы замедляются. В это верили на Матери Ветров. Поэтому пытались не схватывать дополнительные дозы: не попадать под бурную бурю и не покидать подлодку.

Как показали многочисленные эксперименты с живыми организмами, концентрация суета на земле и в воздухе была разной. Если человека из Дешту поднимали на

Мать Ветров, она теряла суер. И это приводило к новым мутациям, иногда смертельным. Но это были только общие правила. Некоторые не прекращали меняться и на протяжении всей жизни на Станции. Руфь еще не знала, повезло ли ей.

— Ты не меняешься. Так долго на Станции — и никакого проявления, —

проворчала Руфь, проводя пальцами по рельефным мышцам Талавира.

Он перехватил руку, поднес к губам и повернул на ее голое бедро.

— Не только не изменился, но и проснулся в отличной форме, и это после многолетней комы! Суйер меня любит.

Талавир спустил ноги с кровати, вытащил из груды одежды свой комбинезон и стал одеваться. Иногда в кошмарах ему приходили воспоминания о первых часах после пробуждения. Они были наполнены болью. И это удивляло, поскольку Талавир точно помнил момент, когда услышал голос Гавена Белокуна, открыл глаза и легко поднялся с постели. Он чувствовал себя прекрасно, словно проспал нормальную ночь, а не больше